В Михайловском Александр Сергеевич, лишённый бурлящей городской жизни, частенько скучал, если не находил отдохновения в визитах в Тригорское, или в забавах более деликатного свойства… «У нас очень дождик шумит, ветер шумит, лес шумит, шумно, а скучно», — пишет Пушкин Жуковскому. «Мне довольно скучно… Стихов новых нет — пишу записки — но и презренная проза мне надоела», — пишет брату Льву.

«Приближается весна; это время года располагает брата к большой меланхолии; признаюсь, я во многих отношениях опасаюсь её последствий», — сообщает Лев Сергеевич Прасковье Александровне Осиповой, хозяйке Тригорского.

«Тебе скучно в Петербурге, а мне скучно в деревне. Скука есть одна из принадлежностей мыслящего существа», — пишет поэт Кондратию Рылееву.

Когда же он скучал,  он принимался  хандрить, или проказничать, или и то, и другое вместе.

«Нынче день смерти Байрона — я заказал вчера обедню за упокой его души. Мой поп удивился моей набожности и вручил мне просвиру, вынутую за упокой раба божия боярина Георгия. Отсылаю её к тебе… Прощай, милый, у меня хандра и нет ни единой мысли в голове», — пишет Александр Сергеевич Вяземскому. Брату Льву тоже было немедленно сообщено о заупокойной по Байрону «в обеих церквах — Тригорском и Ворониче».  Важно даже не то, что Пушкин заказал панихиду по англиканцу  в православной церкви, тем самым нарушив правило церковного необщения между разными ветвями христианских церквей, а не преминул сообщить об этом священнику. Ведь будь это

боярин Георгий, вся ответственность за этакое кощунство осталась бы на Пушкине.

За всем этим наблюдал житель деревни Бустыги Федор Иванович Гизунов:

Отец Илларион Раевский, или отец Шкода, как звали его все вокруг за вечную присказку его «ах! шкода какая», и был тем священником, который узнал о том что англиканец Байрон был еще и «революционным лордой». Пушкин сообщил ему об этом, но постфактум.

«Я заказал обедню за упокой души Байрона (сегодня день его смерти), А.Н. (Вульф) также, и в обеих церквах — Тригорском и Воронине, — происходили молебствования. Это немножко напоминает обедню Фридриха II за упокой Вольтера. Вяземскому посылаю вынутую просвиру отцом Шкодой за упокой поэта», — из письма Пушкина брату Льву.

Мы помним что Пушкин был не только под надзором полицейским, он был и под надзором церковным. Когда Пушкин и Пущин после двух бутылок шампанского затеяли чтения, кто-то подъехал к крыльцу. Пущин вспоминал:

«Пушкин выглянул в окно, как будто смутился и торопливо раскрыл лежавшую на столе Четью-Минею. Заметив его смущение и не подразумевая

причины, я спросил его: что это значит? Не успел он ответить, как вошёл в комнату низенький, рыжеватый монах и рекомендовался мне настоятелем соседнего монастыря. Я подошёл под благословение, Пушкин — тоже, прося его сесть. Монах начал извинением в том, что, может быть, помешал нам, потом сказал, что узнавши мою фамилию, ожидал найти знакомого ему П.С. Пущина, уроженца великолуцкого. Ясно было, что настоятелю донесли о моём приезде, и что монах хитрит. Разговор завязался о том, о сём. Между тем, подали чай. Пушкин спросил рому, до которого, видно монах был охотник. Он выпил два стакана чаю, не забывая о роме, и после этого начал прощаться, извиняясь снова, что прервал нашу товарищескую беседу.

Я рад был, что мы остались одни, но мне неловко было за Пушкина: он, как школьник, присмирел при появлении настоятеля. Я ему высказал мою досаду, что накликал это посещение. «Перестань, любезный друг! Ведь он и без того бывает у меня, я поручен его наблюдению. Что говорить об этом вздоре!»

Судя по всему, это был игумен Иона. Человеком он был, видно, вовсе не дурным, и когда в 1826г., рассматривая вопрос возвращения поэта в столицы, его спросят о житии Пушкина, игумен Иона даст ему самые положительные рекомендации — «Он ни во что не мешается и живёт, как красная девка». Мог ли игумен не присматривать за рюмкой рому за Пушкиным, когда тот изволил такое написать на архимандрита Фотия:

НА ФОТИЯ
Полу-фанатик, полу-плут;
Ему орудием духовным
Проклятье, меч, и крест, и кнут.
Пошли нам, господи, греховным
Поменьше пастырей таких,—
Полу-благих, полу-святых.

И это ещё не всё…

С отцом Илларионом, или отцом Шкодой, у Пушкина были чудесные отношения, которые достойны отдельной истории. И тот вряд ли донёс о заупокойной по английскому революционному лорде боярину Георгию Байрону.

Но важно в этой заупокойной другое. Вспомним строчки  из письма: «Это немножко напоминает обедню Фридриха II за упокой Вольтера». Пушкин умел в одну строчку прятать дюжину смыслов. Месса по Вольтеру — это не менее странное действо, чем месса по Байрону. Вольтер слыл безбожником, поэтому церковь вообще отказала ему в христианском погребении.  Фридрих, в свою очередь, пригрев Вальтера, с ним поссорился и отнюдь не по вине Фридриха. Заупокойной мессой Пушкин прощался с Байроном. «Борис Годунов» обратил его к Шекспиру.